Господи, это верно страшный сон, не иначе! - собственный крик разбудил тело. Инклису открыл дверь, прошел в спальню, обнял тепло любимой. Он закрыл глаза, пытаясь забыть страшный сон о появлении незнакомца. Только сном оказалась его прогулка, а не тот кошмар, который кошмаром и не был, но реальностью.

- Милый, милый, мне так… страшно. Что произошло? Что с тобой стало?!? – Анаида смотрела пристально и с высочайшей грустью в самую его глубину, - Ты без сознания, связанный, лежал… Слезы, столько слез в моих глазах, а ты молчал, не издал ни звука в ответ моим крикам! Когда-то происходило нечто похожее, ты говорил ‘не волнуйся, это нормально’, но… - ее голос утонул в рыданиях.
- Это сон или явь? – Инклис обнял ее так крепко, отразив воспоминания боли веревок.
- Успокой меня, скажи, что все позади, - голос девушки дрожал, - поделись со мной всем, всем что произошло. Ты в опасности?
- Все уже так далеко и призрачно близко. Я думал ты расскажешь, что было со мной, я думал ты успокоишь меня, назвав все произошедшее сном, и я боюсь вспоминать теперь. Не в праве быть откровенным, и все же, не скрою – все под покровом тайны, - слезы лились из глаз, он прятал свой слабый взгляд у нее на груди, - если бы только знал в чем причина. Я даже не помню, как был связан, унижен и посвящен в странные фразы этого… бессмысленного повествования.

Анаида погасила лампы и вновь поделилась свои теплом. Пуховое одеяло кровавого цвета, словно недавний закат, повторяло формы их тел. Горячее дыхание соприкасалось с губами. Пальцы скользили по влажной поверхности талии, бедер…

Обессиленный любовью, Инклис плавно погрузился в дремоту. Переход всегда ясен. Тишина, темень комнаты не позволяли проследить путь, шаг за шагом приближающегося сна.

Момент четвертый.Вишневая вода, перетекающая в нефть

Кончиками пальцев по поверхности зеркала. Отражения в высоте, словно искры букв исчезнувших писем. Они были сожжены более года назад, когда двое решили остаться вместе навечно. Только он и она – союз.

В воде плавали ягоды. Жидкость поднималась на несколько сантиметров. Пол был залит сиропом, потоки которого создавали круговороты, поглощающие брошенные предметы. Они плавно погружались в пену и никогда более не нашли свое применение.

Ресницы скользнули вверх, обнажая взгляд сонный, туманный. Инклис ожил, заново родилось его тело, и былая память ночной бабочкой покидала берег Морфея.

Он вспомнил кусочек приключения. Погружение в тишину, затем дорога к вратам. А что потом? До боли попытки воскресить это ‘что’. Все бы отдать взамен невыносимой тоске.

Довольно быть там, где нас уже нет. Ресницы скользнули снова, и милые очертания стали светлее. Она спала, печать улыбки и значит, ожидает удачный день. Такова примета последнего времени. Инклис протянул руку, погладил волосы черного водопада. Яркие его струи ниспадали в глубины страсти, на самое дно юной робости его воспоминаний. Пусть говорят, пусть думают…

Он не хотел ее беспокоить. Спит и чуть позже весь завтрак рассказывает о тех видениях, что сейчас воюют в ее душе и на внутреннем экране глаз. Такая милая, такая близкая. И рука устремилась к поверхности воды, ударявшейся микро волнами о ножки постели. Ловко схватив алую ягоду, Инклис впустил последнюю в себя, принимая шок яркого сахара. Облизал пальцы, и горечь заместила прошлого вкус. Неожиданно частичка паззла сна упала в воду. Инклис вспомнил открывающиеся ворота и манящий глас…

- Доброго утра, милый, – голос ее был нежен и еле слышим.
- Тебе, моя любовь, тоже.

Залился краской, она скинула одеяло и опустилась в воду, удаляясь, исчезая в глубине соседней комнаты. Отовсюду исходило пение, женский голос, хор, аккорды, ключи. Надо следовать за ней, пора вставать, ответственность работы и прочие дела. Только стоит ли? Только нужно ли это на самом деле кому-то? Или это желание оправдаться перед ее старшими? Инклис взглянул на часы. Только четырнадцать минут шестого. Пока Анаида на кухне греет еду, можно мгновение провести в дреме.

И щеки коснулись ее подушки, и плечи коснулись впадин простыни. Девять часов проведет он вдалеке от дома, зарабатывая и не возвращаясь днем. А пока тишь и покой, миг за мигом. Впитывай приглушенные звуки трассы сквозь трещинки в окнах. Пусть они убаюкают, шепчут, обволакивают, душат грустью и ленью.

Плеск воды, или водопада мягких волос. Вишневая вода, круговороты ее играют на поверхности и будто танец, неописуемый танец изображают. Объединяются в пары, в хоровод и наконец сливаются. Звуки настораживают, переходят на крик. Закрываешь уши влажными руками. Тошнота кружится вокруг. Вода подхватывает, удерживает, уносит в себя. Плеск сока, брызги, на самое дно.

Инклис, глаза его снова открыты. Такие желания в попытке вспомнить сон. И вот он вокруг. Ощущай его поступь, вдыхая ароматы струйки алой. Она течет по камням, на которых он лежит. Плавно извивалась, проникая под врата – те самые, которые только и вспомнил.

Главная заповедь всех снов – не заблудись, и помни где оставил ты вход. Но Инклиса взял страх и он не смог обернуться. Широко открытые глаза впитывали темную картинку окружения. Его тело на мосту, сложенным плоскими камнями. Внизу алая река, ров ее убежище. А впереди огромные ворота, возвышающиеся над пейзажем, словно они не часть его, а главная деталь из мира зрителя. Свинцовое небо, фиолетовый туман холода сгоняет облака, соприкасаясь с холодом вечной ночи этого места. Инклис поднялся. Все тело ныло, пронзало его невидимыми тупыми иглами. Виски притягивали уныние, уныние отталкивало рассудок.

- Словно вор ждать ночи, чтобы любить ее. Господи, почему никогда мне не снится она? Ложь дней сотрет сумрак безлунных ночей. Украсть ее страсть и одарить своей благостью. Любовь – это защита. Как мать и ребенок. Она – сияние, окружающее двоих, дыхание горечи и жара.

Шаги устремились к вратам. И когда пальцы почти коснулись их поверхности, раздался звук. Левая часть подалась внутрь. Мрак, и ничего более, лишь множество теней. Откуда уверенность, что именно туда, а не в другие три стороны? И снова звук, оповещающий, что Инклис внутри. Пахло специями. Правый и левый каналы слуха обогатились шумами, шорохами. Удары сердца эхом по коридору. А он узкий, уютный, устланный махровой дорожкой все того же алого цвета. И стены, одинокие, пустые, сырые.

- Приди ко мне. Прими меня… - шепот Инклиса удивлял оборотами. Он часто говорил во сне, Анаида не понимала, что именно… возможно не следует никому знать.

А далее были двери, по обе стороны стен. Они закрыты, глухи. Инклис тихо плыл сквозь силуэты алой линии, вдоль нее и далее.

Вот впереди проблеск. Из под створок, играя, вырывались струи света. Цвет его был нежен, словно первая предлетняя листва. Руки его обхватили ручку двери, и она подалась вовнутрь.

Туман упомянутого сияния разлился повсюду подобно приливу. Источник последнего – чаша, что расположилась на столе. Блики и снова блики. Глаза привыкли к яркому и…

Их было десять. По пять на запад и восток. Фиолетовые фигуры склонились в заветной молитве. Тихий шепот атонального пения возносил могучие мотивы ввысь, к куполу небес, скрытому вуалью тишины. В центре беззвучно восседал человек. Его лицо не было облачено капюшоном, и глаза смотрели в направлении нарушившего покой таинства – замершего от ужаса Инклиса.
Волны воздуха утихали, медленно, тягуче, пока не смолкли совсем. И вот одиннадцать пар глаз изучают холодом врага или друга, страх или робость.

Тело его онемело. Лед осколками впивался в грудь. Сердце источало призыв к Всевышнему о спасении. Но никто не сделал шага. И только рука сделала жест, приглашая подойти ближе – рука сидящего в центре. Жест доверия и ласки.

Не осознавая смысла Инклис ринулся обратно в коридор. Холод отступил, жар был еще далек. Только пустота и трепет толкали его прочь от места встречи. Снова коридоры, не помня пути, вниз, влево, вниз, вперед… Ощущение сырости и ниже – ниже. Он пробегал мимо работающих машин. Шум и лязг металла на некоторое время оглушило, ввело в ступор. Тени угловатых существ царили в этом месте. Крылья ужаса гнали прочь. Путь вывел его по ту сторону ворот, по ту сторону здания. Огромный балкон на десятки метров уходил вдаль, а там только небо, наполненное грозой. Инклис пытался остановиться, поскользнулся на черной жидкости, упал в нее и замер. В последнюю были погружены гладкие камни. Они сверкали отражениями молний, вспыхивали и гасли ярким ритмом стихии.

Вдруг рядом раздался тихий стон. Слева, около склизкого валуна сидело существо, очень похожее на тех, что были в мастерской.

- Тебе следует укрыться !!! – прошептало оно. – Иначе они не упустят шанса бросить твою душу в когти боли.
- Кто они?
- Птицы Выси. На башнях их гнезда и отродья из чрев жаждут пищи. Многие разделили удел многих. Одно спасение – услышишь хлопанье крыльев, ныряй в грязь. Только так спасешься.

Гроза приближалась и вот, залп небесных линий сопроводился высокочастотным трепетом связок. Тени накрыли черную заводь. Кто был на поверхности – скрылся. Инклис же знал, не выдержать ему там, в вязкой глубине. Пусть несколько вздохов и смерть, чем мучение удушья там, на грязном дне. Писк совсем близко, клацанье острых клювов совсем близко. Он увидел, как когти схватили угловатое существо и отрезали попытки сопротивления. Точкой скрылся ужас за горизонтом.

Мгновением позднее – снова рядом опасность крика. Инклис набрал в легкие тяжелый воздух и нырнул, не понимая ничего кроме жизни, желания чувствовать ее снова и снова.

Небесная длань осветила молнией небеса, искра упала в черную жидкость и последняя загорелась. Алый ручеек окропил балкон, смешиваясь с пылающей нефтью. Тело затрепетало в агонии, и раскаты грома ознаменовали пробуждение.

Момент пятый.Иной цвет

- Снова кошмар? – Анаида гладила его волосы. Ты так часто спишь теперь. Я волнуюсь. Помнишь, рассказывал, что на работе тебя упрекали за сонные движения, взгляд? Могут быть проблемы…
- Слабость. Усталость. Не знаю, откуда они. Последнее время я опустошен, только чем? – Инклис отвернулся от нее, и слезы обожгли ткань простыни.

Был вечер, и было солнечно. Спустя час сумерки и вечер. Время играло с ним как кошка с хвостом, увлеченно виляя собой. И полнолуние было невидимо, потому что окна их спальни смотрели на север. Поцелуй сулил отплеск сна. Теперь они увидятся только вечером. Работа овладеет им сверх сознания и власти тела. Лишь изредка проблески свободы озарят купол. Мысли о вечере, о том, что можно будет предаться творчеству, краскам и валерам.

Три часа в плену. Сколько можно противиться явному желанию сбежать отсюда? Сколько можно собирать всю волю и терпеть, терпеть в надежде расквитаться с накопившимися идеями вечером. Только устаешь нещадно. Нет более сил и впадаешь в кому. Депрессия расширяет границы.

Инклис бросил слово высшим чинам и скрылся с рабочего места. Он летел домой, в то место где простыни обрели цвет рубцов, оставленных печали слезами, ожогами ночным пробуждений.

В комнате было тихо. И лишь записка на столе где с Анаидой принимали трапезу. Напоминание о том, что этим вечером придут гости. Напоминание о том, что необходимо сходить в магазин за списком продуктов. Только волнение свершило бурю, а затем штиль. Инклис упал на алый ковер и заснул, теряя слюну и обретая силы.

Глаза на часах, а последние показывают четыре по полудню. Значит еще три часа. Пора выполнить указания, наполнить холодильник к приходу гостей. Оделся, преодолел перила, поплыл по течению улицы в ближайший магазин.

Два человека впереди – тоже очередь. Девушка, такая красивая, а позади он. Столько лет Инклис и Анаида – Анаида и Инклис. Более никто не нужен. Откуда только эти взгляды? Красивая впереди замечает, оглядывается, безынтересно смотрит на продавца и глухо произносит наименования товаров.

Теперь его черед.

- Два лимона, - голос тих и вял. Сон – виноват сон.
- Пожалуйста, еще что-нибудь?
- Нет, спасибо, только два.

В карманах плоды – два желтых карлика-светила. И вовремя. Тучи, частички в движении, гром. Крупные капли воды наполняют углубления и земля обращается в грязь, обвивает камни, бросает в бегство малочисленных насекомых. Люди прячутся по подъездам, по карнизам и остановкам. Инклис не ускоряя шага, в одиночестве полных улиц идет прямо, по воде, издавая звуки осени, холодных всплесков.

Вот дом, и вот постель. Силы на исходе. Холодильник скрывает светила, последние уходят в закат. Наступают сумерки грез и сны мелькают чередой слайдов перед глазами. Они тяжелы, скованны.

- Милый, ты удивляешь меня, - тепло ее руки скользнуло по лицу, пробуждая.
- Я снова уснул…
- Вижу, но не понимаю. Кстати ты забыл купить, что я велела. Мне пришлось идти самой. Я могла не успеть накрыть стол. Хватит спать, прими душ, надень выглаженную одежду, ту, что на стуле и помоги накрыть стол. Через пол часа он придет.
- Кто, кто должен прийти?
- Господи, я ведь столько раз рассказывала о нем. Новое место работы, неожиданная его помощь, повышение. Мы вместе обязаны ему многим. Ты витаешь в вышине подобно перу, но ноги наши на земле, и тело. Деньги еще никто не отменял. И твоя работа… сущая мелочь, не злись.

Инклис вошел в ванную комнату. Включил воду и смотрел на струи ниспадающей воды. Сухой, грустный, оделся и проследовал в главную комнату.

Они уже сидели. Голоса, силуэты. Он еще не успел войти в комнату, но странное предчувствие овладело им. Дрожь в руках, дверь подалась вперед и…

Они сидели так близко друг от друга. Почти вплотную были их тела, их губы. Мерзость, смущение, гнев овладели всей душой! Инклис впился глазами в Него.

- О нет! Не может быть!!! – голос дрожал, мысли, словно в невесомости блуждали по внутренней поверхности головы.

Человек, сидящий рядом с его Анаидой был так похож на того, что звал во сне, в том доме, в той комнате. И теперь его жест – зов присоединиться к ним.

- Нет сомнений, это был ты!!! – крик, дикие звуки сорвались с его губ и жар овладел кожей. Слезы потоком… и черная пустота – потеря сознания, очертаний реальности.

Телефон расставил все фигуры по местам. Кто-то набирал номер по ту сторону провода. Резкое движение, и он полетел в дальнюю часть комнаты. Помня лишь свое отражение в зеркале, там, в спальне… Инклис замер.

- Ты более не нужен Нам, - незнакомый голос. – Твоя роль, твое значение уже не имеет былого значения, все меняется не в лучшую сторону, поверь. Это неестественно, и вызовет многие беды.
- Кто… ты?
- Ты слышишь голос? Неужели годы, проведенные в неведении не научили тебя повиновению?

Вдруг Инклис все вспомнил. Два светила в карманах куртки. Гость, комната, белый взгляд Анаиды – взгляд ее голубых глаз. Все перепуталось. Неужели это явь? Ошибка, и все…

- Кто ты? Что со мной стало?
- Судьба. Ты на пороге перемен, скорых и неизбежных…

Инклис чувствовал путы, они резко впивались в запястья. Нет движения – нет жизни.

- Голубые глаза!!! Голубой взгляд!!! Не может быть… - память и цвет их, память о карем взгляде. – Как они могли подменить цвет глаз? Что со мной стало?

Тьма постепенно отступала. Мысли сливались в формы, четкие очертания которых изображали танец без замысла. Память играла с ним. Гость отошел в сторону, видимо взял в руку что-то, и боль сократила пульс. Сердце билось все медленнее. Тишина перекатывалась волнами по поверхности. Поверхность совершила полный круг. Чувственное сжатие, проблеск сознания, сияние, удушье. Все слилось в попытке вырваться из цепких объятий несвободы. Он пытался, плавно, неуверенно вскарабкаться по отвесной стене скользкой тьмы.

Момент шестой.Виток

- Милый, проснись, милый, - голос бархатом касался слуха.

Инклис повиновался. Открыл глаза и зажмурился, с восторгом глотая аромат цветов. Весеннее утро вокруг. Попытка увидеть окружение и о чудо, сад, такой дивный вокруг. Лежит на коленях девушки, она ласково смотрит в глубину его души и шепчет такие знакомые, такие добрые сердцу слова…

- Люблю тебя, улыбнись новому дню.

Он встал, солнце было еще низко, алые лучи его текли по листьям, и исчезали в высокой траве. Птицы лелеяли трели, и ветер сдувал с облаков прохладу прошлой ночи.

- Твои карие глаза, близкие и глубокие, я нашел вас… - Инклис поднялся на колени и поцеловал руки девушки.

- Спасибо за два светила. Желтый цвет мой самый любимый… - девушка обняла Инклиса, и они уже оба наслаждались восходом второго солнца.